Княжья доля - Страница 91

– Он, конечно, дрянь человек, но забивать его не стоит. Покойник вам место, где гривны припрятал, никогда не покажет.

Ярема вздохнул досадливо и, легко ухватив лежащего без чувств Виляя за ворот расшитой красным затейливым узором рубахи, непринужденно, без особых усилий потащил его за собой, направляясь к городским воротам. Следом за ним направился и Ермила, ворча на ходу:

– Вишь ты, хоть раз да приложился, а я так и того не успел. Эхма, досада какая.

Улыбаясь, Константин крикнул вслед:

– Эй, добры молодцы! А как же суд княжий?

Оба разом остановились, переглянулись и оторопело уставились на князя. Тот же кивнул Сильвестру, и старик, приосанившись, огласил приговор. Согласно ему надлежало все серебро Виляево поделить на две равные части. Одну отдать князю за суд правый... При этом оба мужика согласно закивали своими бородами, суля в один голос, что беспременно выполнят.

– Вторую же часть, – вещал вирник, – надлежит разделить промеж Яремы и Ермила строго по чести.

Тут оба вновь переглянулись, буркнули что-то друг другу вполголоса, и Ярема обратился к князю с неожиданной просьбой:

– Нам в его гривнах поганых нуждишки нет. Так ты лучше, княже, всю его долю себе забери.

– Негоже как-то будет, – усомнился Константин.

– Куда как гоже, – возразил Ермила. – Ежели бы не твоя мудрость, княже, он бы, гад болотный, все гривны наши до единой себе за пазуху бы положил. А так мы свое выручили, а чужого нам не надобно. Ему же половину оставлять, собаке эдакой, тоже нельзя. Это же Иуда, коли он своих так безбожно обчистил.

И вновь удачная мыслишка осенила Константина.

– Пусть так, – махнул он рукой, соглашаясь. – Но половину эту, коль мой судья сказал, что ее по праву гостям торговым надлежит отдать, мы, без резы вовсе, вручим на год Тимофею Малому. Пусть неправедные деньги честному человеку помогут из беды выйти.

– Тоже славно, – одобрил решение Константина Ярема. – А мы с ним и с гривнами мигом обернемся, – заверил он князя, не выпуская шиворота Виляя из могучих мозолистых рук, еще раз низко, до земли, склонился вместе с Ермилой перед князем, благодаря его за столь славный и скорый суд, и направился к городским воротам.

Константин, продолжая улыбаться, медленно взошел на помост, тяжело уселся в кресло – жарковато было в нарядном строгом облачении – и повелительно махнул биричу.

Тот уже давно ожидал этой бессловесной команды и вновь радостно взревел, мигом распугав ворон, тут же опять испуганно взлетевших со старенькой церквушки:

– Есть ли еще охочие на княжий суд?!

Первый его выкрик, невзирая на зычную громогласность, едва-едва пересилил довольный гомон толпы, вслух обсуждавшей мудрость нынешних княжеских судебных решений и восхищавшейся ими.

Второй выкрик почти достиг цели, утихомиривая ликующий народ, а третий прозвучал уже в почти полной тишине.

Люди затаили дыхание, надеясь, что найдется еще кто-нибудь, желающий испытать на себе справедливость высочайшего судьи, но желающих больше не было. Бирич после непродолжительной паузы повернулся к князю и виновато, будто сделал какую-то промашку, развел могучими руками.

– А почему дел так мало было? – поинтересовался Константин у вирника.

– Да вишь ли, княже, – задумчиво произнес тот, колеблясь, говорить ли всю правду. Однако общий порыв ликования как бы содрал с его души железную броню цинизма, а если и нет, то во всяком случае изрядно ее помял, и вирник, решив, что коли князь нынче пребывает в таком благодушном настроении, то этим не грех и воспользоваться и как-то осторожно, но сказать хотя бы часть правды. – Сегодня ты судил по справедливости, вот народ и ликует без меры, а прежде ты свой суд вершил... – тут он замялся, но Константин сам пришел ему на выручку:

– Не по правде, хочешь сказать?

Вирник опасливо посмотрел на князя и, еще колеблясь, лукаво заметил:

– Да нет, по правде, конечно, только правда она разная бывает.

– И по какой же я судил? – не отставал Константин.

– Да все больше по боярской. Вот охотников идти на твой суд и поубавилось. А ныне ты по их правде суд вершил, по холопьей. – Он кивнул на толпу, не уходящую до сих пор, словно ожидавшую еще какого зрелища.

– А тебе какая правда по душе? – пытливо поинтересовался Константин. – Их, холопья, или боярская? – и приободрил, видя, что тот колеблется в раздумье: – Ты не бойся – говори. Я не обижусь и опалу не наложу.

– Да мне более всего... – замялся вирник.

– Ну-ну?

– Русская Правда, княже, – наконец отчаянно выпалил вирник. – Чтоб по покону все было. Если боярин виновен – его карай, коли смерд – и ему не спускай.

– Вон как, – задумчиво протянул Константин. – А что же ты вместе со всеми меня славил? Я же сегодня по холопской правде суд вершил.

– Нет, княже, – окончательно осмелел вирник, удивляясь в глубине души тому, что он решился возразить взбалмошному, неуравновешенному, а порою и просто бешеному князю. – Ныне ты по Русской Правде судил. В точности так, как в ней сказано. А что она ныне холопской оказалась, так ведь выпало так, да и... – он запнулся, но все-таки решил договорить до конца то, что у него наболело. – Сплошь да рядом не боярина утесняют, – он даже ухмыльнулся, представив себе плачущего от обиды Житобуда или Завида, – а смерда, да закупа, да холопа обельного, который и вовсе бессловесен. Хотя и всякое бывает, – поправился он тут же, чтобы быть до конца беспристрастным.

Константин усмехнулся и направился к коню. В это время, вынырнув из толпы, к нему приблизился Вячеслав. Оглянувшись и заметив, что на несколько шагов вокруг никого нет, он демонстративно поклонился и восхищенно протянул: